Воронков Б.О.

Перспективы изучения общественных настроений центрально-черноземного крестьянства второй половины 1920-х - 1930-х гг.

 

К пристальному изучению вопроса об общественных настроениях крестьянства Центрального Черноземья второй половины 1920-х - первой половине 1930-х гг. исследователей смогли обратиться только в начале 90-х гг. ХХ века, когда был снят запрет на доступ к некоторым архивным материалам, имевшим гриф «Секретно» и «Совершенно секретно». На основании конкретных документов стало возможно изучать вопросы из истории нашей родины, которые раньше были запретными или же идеологизированными. Среди них особое место занимает такой вопрос, как основные черты массового сознания земледельческого настроений нашего региона, его  политических настроениях и жизненных позициях. В настоящее время весьма значимой как для науки, так и для развития гражданского общества является задача достоверного воссоздания отношения рядовых граждан к действиям органов власти разных уровней. Решение этой задачи может дать важную информацию о том, как связана эффективность политики государства с настроениями населения, позицией граждан, их ожиданиями лучшей жизни от власти. Такая информация может служить одним из оснований для разработки реформ, так необходимых нашей стране.

Для исторической науки важно восстановить процесс развития общества и государства. Одним из составляющих этого развития, как известно, является эволюционные или революционные изменения в психологии людей, их поведении. Раскрытие вопроса об общественных настроениях граждан черноземного региона в такой драматический этап истории, каким являлось аграрное преобразование в конце 20-х – начале 30-х гг. ХХ века, станет еще одним шагом к решению этой задачи.

Рассмотрение элементов социальной психологии (массовых настроений, убеждений, отношений и т.д.) требует особого рода источников, отвечающих критериям достоверности и объективности. Далеко не из всех исторических источников можно почерпнуть сведения об обыденном сознании населения, состоящего из настроений, взглядов, убеждений, желаний, интересов (которые быстро меняются и которые трудно зафиксировать). Наиболее полно это можно сделать на основании секретных донесений сотрудников ОГПУ о политических настроениях граждан.

Эти архивные документы в настоящее время только начинают вовлекаться в научный оборот. Их изучение имеет конкретную социальную, политическую, психологическую значимость. Оно даёт возможность выявить реальную общественную позицию жителей Черноземья   в   условиях   радикального изменения основ их жизни в годы коллективизации сельского хозяйства.

Автором предпринята попытка сделать широкое обобщение общественных настроений в масштабах обширного российского региона. Уникальность документов, ставших объектом изучения, заключается в том, что только в Центре документации новейшей истории Воронежской области (ЦДНИВО) собраны материалы, свидетельствующие о событиях, проходивших на территории современных шести областей: Белгородской, Воронежской, Курской, Липецкой, Орловской и Тамбовской, сопоставимых с территорией существовавшей в 1928-1934 гг. Центрально-Черноземной области. Воронеж был областным центром и поэтому в его архивах сохранились документы, составленные на всей территории ЦЧО. В связи с этим необходимо отметить, что эти уникальные материалы могут стать и уже становятся хорошей источниковой базой для объемного исследования вопросов региональной истории крестьянства.

Документы отделов ОГПУ, действовавших на территории Центрально-Черноземной области, в большей части находятся в  составе материалов областного и окружных комитетов ВКП(б) в секретной части общего отдела фонда № 2  ЦДНИВО. Там они отложились в виде заверенных копий, которые отсылались партийным руководителям области. Каждый документ имеет гриф «Секретно» и «Совершенно секретно».

 Основное информационное значение документов ОГПУ заключается в том, что они зафиксировали реальные черты обыденного сознания населения Центрального Черноземья конца 1920-х — начала 1930-х гг. Такие свидетельства могут быть извлечены из составленных сотрудниками    местных    органов    ОГПУ    «обзоров политнастроений» крестьян и рабочих. В реальности, сотрудники ОГПУ обозначали этим термином не только сугубо политические настроения (отношение  к советской власти, ее органам), но и отношения экономического (к хлебозаготовкам, сельхозналогу), социального, правового (лишение избирательных прав), религиозного характера (закрытие церквей и репрессии священнослужителей). В настроениях также отражались и выражались другие компоненты обыденного сознания, такие как потребности, интересы, желания. Поэтому, давая характеристику политическим настроениям, мы неизбежно затрагиваем и раскрываем и эти элементы массового сознания.

«Обзоры политнастроений» представляют собой машинописные листы, которые появлялись периодически (обычно каждые десять дней) и представляли собой обширные перечни высказываний сельских и городских жителей, зафиксированные разного рода осведомителями. Но есть и более обобщенные сводки. Так, например, в упомянутом фонде № 2 ЦДНИВО в одном из дел на тридцати восьми  страницах содержатся «докладные записки обкому ВКП (б) ЦЧО о политическом настроении крестьянства» сразу двух округов -  Борисоглебского и Россошанского, составленные в конце 1928 – начале 1930 гг. (Ф. № 2, Оп. 1, д. № 514). В другом деле имеется справка полномочного представителя ОГПУ об активных антисоветских выступлениях земледельческого населения на всей территории ЦЧО в 1930 – 1931 гг. и листовки антисоветского содержания (Ф. №2, Оп. 1, д. № 1476).

На бумагу переносилось то, о чём говорили люди на сельских сходах, на железнодорожных станциях, в очередях,  на  рабочих  местах,  на  улицах, а также о том, что содержалось в появлявшихся в деревнях листовках. Эти высказывания не подвергались изменениям, корректировке, и поэтому они дают возможность охарактеризовать реальные общественные настроения людей.  Обзоры «политнастроений» живших в ЦЧО людей донесли до нас оценки политической   деятельности   партийно-государственного руководства СССР, данные на бытовом уровне рядовыми гражданами.

В связи с тем, что для исследования общественно-политических настроений крестьянства широко используются документы ОГПУ, необходимо, прежде всего, определить степень их достоверности. Допустимо предположить, что сотрудники ОГПУ осознанно увеличивали масштабы массового крестьянского недовольства советской властью для того, чтобы лишний раз подчеркнуть наличие острой классовой борьбы в стране ради укрепления своего собственного авторитета в государственной системе. На самом же деле необходимости в нагнетании ситуации не было. Отчёты   о   "политнастроениях"   крестьянства предназначались лишь  для  крайне узкого  круга  партийных руководителей. Они не противоречили уже сложившемуся у них мнению  о  необходимости тотальной коллективизации во что бы то ни стало и любыми средствами, ликвидации   любых   элементов хозяйственной  независимости сельских  жителей. Руководство, как на местах, так и в Москве было заинтересовано в том, чтобы иметь наиболее достоверную информацию, характеризующую отношение крестьян к выбранному властью курсу развития страны. Эти данные были необходимы для принятия решения о способах проведения принятой правительством программы экономических и социально-политических преобразований. Кроме того, информация того же характера, что и в отчетах ОГПУ, параллельно поступала и в докладных записках, обзорах политических настроений местных представителей ВКП(б), использовавших письма в региональные газеты, в сообщениях Контрольной комиссии и Рабоче-крестьянской инспекции, в еженедельных сводках прокурора ЦЧО для обкома ВКП(б) о политическом состоянии области, в письмах и обращениях рядовых граждан.

Материалы ОГПУ в данном случае являются достоверным источником. Этот исторический источник полезен тем, что донёс до наших дней не изменённую официальной пропагандой жизненную позицию россиян 1920-х — 1930-х годов. Он может являться достаточной основой для воссоздания и изучения социальной психологии населения обширного российского региона в переломный момент его истории.

На основании хранящихся в ЦДНИВО документов можно выделить ряд наиболее ярко проявлявшихся настроений крестьянства Центрального Черноземья в рассматриваемый период.

В первую группу таких настроений, безусловно, необходимо поставить отношение сельского населения к  аграрной политике советской власти. Все, что связано с сельским хозяйством, для крестьян имело первостепенное значение.

Отношение к государственной политике в области сельского хозяйства со стороны крестьянства характеризуется ярко выраженным недовольством проводимыми хлебозаготовками, сельхозналогом.

Документы архивов сохранили множество фактов, подтверждающих это. В качестве примера приведем наиболее типичные. 23 апреля 1929 г. в хуторе Тюненкове бедняк Штанько заявил: "Товарищи, партия закоболяет бедняка и средняка проведением пятилетнего плана... Цель выкачки хлеба от населения, делается с целью обнищания бедняка и средняка"[1].

Еще более показательным является характеристика настроений крестьянства, данная в докладе начальника Областного административного отдела Центрально-Черноземного исполнительного комитета от 21 июня 1929 г. руководству области: «В связи с проведением хлебозаготовительных кампаний по районам Воронежского округа, крестьянское население весьма враждебно настроено по отношению к советской власти, за исключением весьма малого процента бедноты. На приезд какого-либо представителя отзываются, как о грабителе, приехавшем грабить их хозяйство. Настроение апатичное... Собираясь между собой, говорят «Сейчас они разоряют сильные хозяйства ... а когда не станет сильных хозяйств, то возьмутся за середняцкие, они будут стричь до конца, чтобы мы раз навсегда отказались заниматься сельским хозяйством отдельно и пошли в коммуну, в барщину, где нас будут эксплуатировать точно рабов, к этому и идет, а кто за нас что скажет, то его выгоняют из партии, со службы долой. Вот был Троцкий, его выгнали и Рыкова уже гонят, что бы они что хотели, то и делали»[2].

Естественно, менее крепкие хозяйства легче поддавались нажиму властей. Среди середняков встречались и те, кто добровольно соглашался на вывоз хлеба, говоря: «раз государству хлеб нужен, то нужно сократится в своих расходах и продать сколько нужно»[3]. В результате, это нарушало единство крестьянского общества. Приведем всего лишь один, но очень показательный пример. В донесении от 8 сентября 1929 года зафиксирован следующий инцидент: «братья Переверзевы, происходящие из деревни Роговой, Иванинского района, Льговского округа, ссыпав государству хлеб ... возвращались домой, которых встретил односелец Переверзев Федор и со словами «вот вам хлебозаготовка ... если бы не повезли хлеб, тогда бы не везли и мы» стал колом наносить братьям побои. Обвиняемый - зажиточный. Потерпевшие - маломощные середняки»[4].

В настроениях сельских жителей также отчетливо выступает недовольство существующим налогом на землю. Революция дала им надежду на то, что наконец-то они станут подлинными хозяевами земли, которой «крестьяне должны пользоваться бесплатно, ибо таковая завоевана нашей кровью, никаким налогом не должно облагать»[5].

Политика хлебозаготовок привела к тому, что крестьяне стали засевать хлеб только исходя из своих нужд. Зажиточный крестьянин слободы Ровенек Пожилин Митрофан в начале 1929 г. говорил «мы враги Советской власти потому, что сеем хлеб, потому что имеем волов и чтобы сделаться друзьями власти надо продать этих волов и как можно меньше сеять земли. Я вот уже сократил посевную площадь, посеял только два сажня ржи и если кто не дурак, должен также поступить»[6].

Также земледельцы были недовольны насаждением властью колхозов и коммун. Нежелание крестьян идти в коммуну или колхоз объясняется тем, что, несмотря на коллективный характер землевладения (община), землепользование традиционно носило индивидуальный (семейный) характер. Поэтому, как заявил в конце 1929 г. учитель Ублинский из города Новохоперска, «переход крестьянства на коллективную обработку земли немыслим, так как крестьяне никогда не пойдут в колхозы, благодаря тому, что там находятся одни лодыри и коммунисты»[7]. Крестьяне осенью 1929 г. открыто заявляли, что индивидуальное хозяйство может быть и должно быть более эффективным, нежели коллективное: «Дайте крестьянам свободу, если мы будем свободно распоряжаться нашей земле, то будем давать больше хлеба, чем коллектив»[8].

Отношение крестьян к беднейшей части деревни и политике по отношении к ней со стороны властей не было единым, однонаправленным. Крепкие хозяева оказывали помощь в случае необходимости беднякам (зерно на посев, поддержка продовольствием до следующего урожая и т.д.), что являлось следствием существовавшего общинного уклада, когда более обеспеченные односельчане помогали своим менее удачливым соседям (хотя советская власть объясняла такую помощь желанием не сдавать хлеб государству, экономически закабалить бедноту и создать себе авторитет). Интересно, что сами бедняки (по крайней мере, некоторые их них) в этом вопросе становились на сторону зажиточных крестьян. Бывший пастух Федор Лучников из села Журавлевка осенью 1929 г. говорил: «Нам, беднякам, до нового урожая нигде хлеба не дадут. Пусть они, по-вашему, кулаки, но они нам всегда давали хлеб и по дешевой цене и даже в долг - без денег»[9].

В то же время политика помощи бедноте со стороны государства считалась бесполезной (бедняки не имеют опыта, навыка ведения хозяйства, не способны к этому), вредной (развращает постоянной поддержкой и ожиданием ее), разорительной для зажиточных (налоги, взимаемые с них, «идут бедняку»). Мнение зажиточных в начале 1929 г. по этому поводу было таково: «кредитование ... бедноты и маломощных по нашему мнению - в корне прекратить, ибо правительство кредитует уже 12 лет и ни одно такое хозяйство не улучшило свое хозяйство. Надеяться, что и в будущем будут помогать и не желают его улучшить и через такую помощь страдает середняк и зажиточный - через непосильные налоги и все налоги идут бедняку, а бедняк безработный»[10]. Еще более жесткую позицию занял в конце 1928 г. крестьянин слободы Поплавская Калачеевского района Зозуля: «беднота живет за середняцкими спинами, это не что иное, как шпана, какая от них польза государству, им только дают, а от них ничего не получают... Мы бедноту выбираем в Советы, даем ей этим кусок хлеба, а она потом платит злом... Беднота лодыри и все правители лодыри, собирают какие то бедняцкие собрания по ночам, середняков туда не зовут, а разбирают там как бы середняка душить... Мы все одинаковы, а середняк должен цениться выше бедняка»[11].

Неверие в бедноту по свидетельству осведомителей ОГПУ, было подавляющим среди «трудовых крестьян». Во многом это способствовало дистанцированию бедняков и окончательному переходу их на сторону власти. Вообще, проблема взаимоотношения бедноты и обеспеченной части деревни весьма сложна и многогранна. Трудно сказать, кто первым занял агрессивную позицию по отношению к противоположной стороне. Возможно, что большая доля вины за это лежит именно на зажиточных крестьянах. Их довольно пренебрежительное отношение к бедноте не могло не вызвать обратной реакции со стороны менее удачных земляков. Наверное, во многом из-за этого в начале 1930 г. «при обысках у кулаков бедняки обыскивали добросовестно, все перевертывали к верху дном»[12]. Однако не менее убедительной кажется и другая точка зрения, объясняющая усердие части бедняков в раскулачивании желанием присвоить чужое имущество под воздействием чувства зависти к более удачливым и хозяйственным соседям. Сотрудники ОГПУ в конце зимы 1930 г. так характеризуют позицию бедноты: «раскулачивание производится на основе постановлений бедняцких собраний, которые, как правило, приступают к этому весьма боязливо и часто с опаской. При этом обычно, после первых практических шагов – захвата дома кулака или его имущества – происходит сразу коренной перелом, после чего бедняков и батраков приходится сдерживать: имеется огромная склонность к раскулачиванию не только кулака, но и зажиточных середняков; наблюдаются известные тенденции  уравнительности и даже попытки поделить имущество»[13].

 Особое место в отношении крестьян к аграрной политике правительства занимает недовольство сосредоточением всего внимания власти на проблемах развития промышленности, а не сельского хозяйства (ведь жители сельской местности составляли в рассматриваемый период приблизительно 90 % всего населения страны).

Приведем несколько типичных высказываний, подтверждающих это. Середняк Зюбин (конец 1928 г.): «Я также когда то был революционером, интересовался движением жизни, но сейчас прямо скажу, что политика Партии и Правительства неправильна. Неправильна она потому, что бьет хлебороба и разоряет его... пройдет года три и они (правительство и партия - Б.В.) узнают, кто дороже, хлебороб или рабочий, но будет поздно, они тогда кинутся конечно себя оправдывать, но все это будет напрасно»[14]. Крестьянин слободы Воробьевки Ткачев П. В начале 1930 г. заявил: «Носятся со своими рабочими - дай им хлеба по твердой цене, а они нам пришлют два куска мануфактуры и становись в очередь. Мужик может обойтись без рабочего, а вот если бы мужики не посеяли, то тогда бы и рабочие все сдыхали»[15].

Во вторую группу настроений можно выделить недовольство крестьян лишением избирательного права, отстранением от участия в политической жизни региона и страны в целом.

Естественным было отрицательное отношение значительной части крестьян (особенно наиболее обеспеченной ее части) к лишению органами власти их права избираться и избирать в сельские советы. Типичным среди зафиксированных осведомителями ОГПУ суждений было требование, которое высказал осенью 1930 г. житель с. Васильевка Пичаевского района Дружин: «коммунистов в сельсовет не избирайте, а избирайте хозяйственных и верующих мужиков, которые будут защищать крестьян». Более эмоционально свою позицию определил тогда же земледелец (кулак в глазах сотрудников ОГПУ) из сл. Калач Калачеевского района Е.И. Кузьменко: «На собрания не ходите, коммунисты только туманят головы, говорят, что будут перевыборы, а на самом деле назначают в совет своих людей». А житель с. Скородное Шиловского района Пригорков прямо заявил: «Нам такой сельсовет не нужен, как вы – дерете с мужика шкуру, надо избрать защитников перед властью из хозяйственных мужиков»[16].

В третью группу настроений крестьян входит недовольство антирелигиозной политикой. Бесспорно, одной из самых характерных и стойких черт русского человека была его приверженность религии, прежде всего, православной. Поэтому проводимая советской властью антиклерикальная политика не могла не вызвать отпор со стороны населения, не всегда открыто проявлявшийся, но постоянно чувствовавшийся. Неудивительно, что в документах присутствует немалое количество свидетельств, подтверждающих заступническую позицию крестьян по отношению к служителям церкви.

В качестве типичного примера можно привести выдержку из докладной записки о «кулацком выступлении в с. Песчаное Ивнянского района Белгородского округа 1-8 ноября 1929 г.», составленной членом Бюро Обкома ВКП(б) А. Ремейко: «Крупное место в требованиях занимают церковные дела. Есть требования о преподавании Закона Божьего в школах, требования о том, чтобы не облагали налогом попа, требования, чтобы не занимались церкви и т. д.»[17]. Другим примером противления крестьянок закрытию и демонтажу церквей являются события, произошедшие 28 января 1930 г. в с. Верхне-Гуторово Курского района и округа, куда «от окружного отделения «Рудметаллторга» прибыли для изъятия лишняго церковного имущества… Сбежалось более 200 человек крестьян, в большинстве женщины… Толпа … кричала: «Идите отсюда, вам не дадим колоколов. Вы ходите по театрам, а мы ходим в церковь»[18].

Последняя, четвертая группа настроений состоит в отношении крестьян к ВКП(б) и существующей системе советской власти

Автор считает возможным выделить отдельно отношение крестьян  к ВКП(б) и советской власти потому, что и в царской России земледельцы были недовольны безземельем и малоземельем, гнетом выкупных платежей. Однако большинством историков отмечалось, что у сельского населения были весьма развиты «царистские иллюзии», вера в доброго царя, который не знает о творимых местными чиновниками и помещиками беззакониях. В годы коллективизации также имели место письменные обращения крестьян к высшему руководству страны, в том числе лично к Сталину с просьбой помочь, навести порядок, не давать осуществляться несправедливости. Однако можно утверждать, что с началом сталинских аграрных преобразований «царистские иллюзии» у крестьян практически полностью разрушились.

Примером может послужить высказывание бедняка Штанько из хутора Тюненкова, обвинившем 23 апреля 1929 года руководство страны и области в непрофессионализме и преступности: «с момента переворота Соввласть обещала нам горы золота, а на самом деле ничего не дала, все на бумаге и на словах... с осени хлебозаготовку проморгали, а теперь хотят, чтобы беднота принимала участие в выявлении злостных держателей хлеба. Выдавать им мы не будем на съедение, так как представители власти - волки в овечьей шкуре»[19].

Сложность и трагичность позиции крестьянства заключалась в том, что оно могло терпеть многие лишения и не протестовать активно против ограничений его политических прав при одном только условии: советская власть предоставит крестьянам экономическую свободу и создаст благоприятные условия для занятия сельским хозяйством. Серия высказываний конца 1928 г. тому подтверждение: «соввласть хорошо поступила, что облегчила налог среднякам, скидка хотя и небольшая, но дорого то, что соввласть помнит и облегчает положение крестьян», «соввласть в данный момент  путем облегчения крестьянству сельскохозяйственного налога, приобрела себе много сторонников в деревне...»[20].

В общественном сознании крестьян Центрального Черноземья ВКП(б) и советская власть стали синонимами. Употребление этих понятий стало взаимозаменяемым, что ясно видно по зафиксированным высказываниям. Среди жителей Центрально-Черноземной области бытовало мнение о том, что партия коммунистов - это замкнутая группа людей, обладающих особыми привилегиями, дистанцировавшихся от народа, заботящихся только о своих узко групповых интересах. Вот, к примеру, зафиксированные в конце 1928 г. в селе Тишанка Таловского района суждения крестьян о партии ВКП(б): «Власть и партия действуют неправильно ... у нас члены ВКП(б) ... пьянствуя растратили порядочную сумму казенных денег, к ответственности таковых не привлекают, тогда как если бы растратили эту сумму беспартийные, то их бы сразу посадили в тюрьму»[21].

В целом, явно прослеживается в среде крестьян разочарование советской властью. Люди стали понимать, что руководство страны не собирается исполнять те лозунги, под которыми оно «взяло власть» в октябре 1917 г. Приведем в качестве примера слова середняка Сноховского К.Ф. начала 1929 г.: «где же в Вашей партии правда. Говорили земля, вода и воздух бесплатно, а теперь шкуру дерете. Вот тебе и власть народная»[22].

Среди крестьян широко распространилось мнение о возможной скорой гибели советской власти в результате повсеместных народных выступлений, или войны СССР с одним или несколькими государствами. Подтверждают это следующие типичные высказывания: «Соввласть крестьянству до того надоела, что если бы не винтовки и пулеметы солдат, то они давно бы восстали против Соввласти, которая окончательно задушила крестьян налогами и всевозможными кампаниями» (мнение жителей с. Нижний Карачан, Верхне-Карачанского района, зафиксированное в конце 1928 г.)[23]. «Весной иностранные державы выступят против коммунистов, при малейшем толчке, все крестьяне организуют восстание против Соввласти» (точка зрения середняка Аксенова А.Д., с. Заворонежское Козловского района, высказанная в конце 1930 г.)[24]. Крестьяне сел Александровка, Новая Чигла, Тишанка и Шанино Таловского района Борисоглебского округа выдвинули несколько другие требования. Их выступления 19 — 20 февраля 1930 г. прошли под лозунгом «Долой соввласть, долой коммунистов и колхозы»[25].

Наполненную горечью беседу восьми крестьян из колхоза «Красный октябрь» деревни Терновка 9 июля 1932 г. зафиксировали  осведомители ОГПУ: «В колхозах мы дожились окончательно до ручки и все молчим потому, что боимся. Вот обоянские колхозники сделали восстание, но им никто не помог, когда выехала кавалерия с оружием, если бы все как один бросились кто с чем попало, вот тогда может, что и сделали. На это дело необходимо всем вместе идти и организовано, тогда только будет нам хорошо жить. Они последнее у нас забирают, а мы все молчим. Союзы и колхозы доработались до того, что на поле ничего нет, мужики не хотят брать землю и говорят какой нам интерес, мы ее обработаем, а они заберут… Если бы дали мужику свободу, как она была в 27-28 году тогда бы опять наша страна забогатела»[26].

14 февраля 1933 г. ученик Губарев Василий (школа ФЗУ Южн. ж. д.) заявил в беседе с одноклассниками: «В деревне сейчас жить невозможно потому, что у крестьян все забрали, в колхозы крестьян загнали насильно, в колхозах все у крестьян отобрали, вот так соввласть, вот так ВКП(б), это ничто иное, как временное крепостное право большевиков»[27].

Весьма интересно, что при всей нелюбви большей части крестьян к коммунистам сотрудники ОГПУ отмечали в своих донесениях, что «наблюдается массовая тяга колхозников бедняков и середняков в партию»[28]. 1 июля 1928 г. в деревне было 292866 коммунистов, через год – 358 936, на 1 января 1930 г. – 343 942, через год – 516 897, а на 1 июля 1931 г. – 654 628 коммунистов. За три года парторганизации деревни выросли более чем вдвое. Причина этого, на наш взгляд, кроется в том, что многие крестьяне, не желая или не имея сил бороться с советской властью, предпочитали вступать в коммунистическую партию и тем самым получать хоть какую-то гарантию соблюдения своих прав и более менее достойного существования.

Подводя итог, необходимо отметить, что, опираясь на рассмотренные материалы, можно попытаться решить такие проблемы истории крестьянства Центрального Черноземья, как оценка населением политики органов государственно-партийной власти, общественные настроения в годы коренных перемен, позиция крестьянства по некоторым наиболее важным для них вопросам. Исследователь получит возможность раскрыть динамику и характер колебаний общественных настроений, охарактеризовать с помощью наиболее типичных примеров произошедшие изменения в области обыденного сознания крестьянства, показать последствия влияния этих изменений на экономическую, социальную, политическую стороны советского и российского государства. Охарактеризованные материалы могут использоваться в воспитательных целях для формирования у подрастающего поколения гуманистических взглядов на вопросы взаимоотношения общества и государства, необходимости учета интересов других людей, ценности личности и невозможности использования людей в качестве средств для достижения целей любыми способами.